Кардиофобия.
Кардиофобия - один из наиболее частых и наиболее значимых психовегетативных синдромов в широкой врачебной практике. Нормальная сердечная деятельность всегда была, есть и будет важнейшим, ведущим фактором чувства физического комфорта и благополучия, безотчетной, подсознательной уверенности в своих силах, жизнеспособности вообще. Чувство прекордиального дискомфорта и необычные ощущения в левой половине грудной клетки, возникающие первоначально в условиях психотравмирующей ситуации или даже при ее отсутствии после длительной астенизации, обусловливают нарастающую тревогу и настороженность больных, все более стойкую и напряженную ипохондрическую фиксацию на деятельности сердца, все большую уверенность в наличии у них серьезного сердечного заболевания (часто «предынфарктного состояния») и страх смерти.
Неопределенное, диффузное вначале беспокойство и нарастающее аффективное напряжение, тревожность, мнительность и страхи (конституциональные, а чаще всего приобретенные особенности личности) становятся основой для развития острого кардиофобического раптуса. Известно, что боль в грудной клетке ощущают на протяжении жизни большинство людей, но далеко не все становятся истинными ипохондриками. Больных делает ипохондриками пережитый хотя бы раз в жизни страх смерти, сопряженный так или иначе с соматическими ощущениями, пусть кратковременный, но внезапный и очень сильный приступ душевной боли, соединенной с чувством стеснения и давления в левой половине грудной клетки, - пароксизм, который называли когда-то предсердечной тоской (anxietas praecordialis).
Мучительный, витальный страх, испытываемый больными в связи с тимогенными сердечно-сосудистыми нарушениями, несоизмерим, несопоставим ни по интенсивности, ни по характеру своему с обычными человеческими чувствами и переживаниями. Чувство не угрозы даже, а непосредственной близости надвигающейся смерти становится для больного единственно существующей реальностью. Тот, казалось бы, очевидный факт, что десятки уже перенесенных им ранее подобных приступов не привели ни к инфаркту миокарда, ни к сердечной недостаточности, не имеет для него совершенно никакого значения. «Все знаю, все понимаю, - сетует одна из больных с полной критикой к своему состоянию, - но это знание где-то сверху плавает, а страх из глубины идет». «Одно дело - знание и представления, - замечает по аналогичному поводу К.А. Скворцов (1961), - а другое - ощущения и чувства...». И поскольку давно известно, что не умереть страшно - страшно умирать, судьба этих больных, «умирающих» из ночи в ночь или изо дня в день, поистине трагична. «Каждый вечер на протяжении многих лет, 365 раз в году прощался он со своей семьей со слезами и уверенностью, что он их больше не увидит... и 365 раз в году он обнимал их утром со слезами радости», - пишет об одном из таких больных J.С. Töde (1797).
Разграничить первичный (тимопсихический) страх, нападающий при полном отсутствии какого-либо органического субстрата, и вторичный страх как естественную, пусть даже неадекватную, реакцию больного на определенные гемодинамические сдвиги психиатрам подчас нелегко. И крайне трудно терапевтам дифференцировать первичный или вторичный характер неприятных ощущений в области сердца, особенно при наличии каких-либо неясных анамнестических указаний или органической микросимптоматики, когда жалобы больного невозможно по существу ни хоть как-то объективизировать, ни целиком отвергнуть.
Приступы кардиофобии, налетающие первоначально на высоте аффективного состояния в условиях стрессовой ситуации, развиваются в дальнейшем при все более отдаленных типах раздражения и воспринимаются самими пациентами как беспричинные («да что вы, доктор, я даже с мужем сегодня не ссорилась!..»). Появляются они тем не менее на определенном аффективном фоне - на фоне нарастающего внутреннего беспокойства и тоскливого ожидания какой-то беды, в соответствии с нередкими у этих больных суточными колебаниями настроения и при наплывах мыслей тревожно-депрессивного содержания.
Испытывая страх за свое сердце и в межприступном периоде, такие больные постоянно считают у себя пульс и вырабатывают зачастую «чувство пульса», довольно точно воспринимая его частоту в каждый данный момент; тщательно фиксируют и анализируют любые изменения сердечной деятельности, панически реагируя на малейшие аномальные ощущения в левой половине грудной клетки или даже во всей верхней части туловища («мне кажется, что это сердце»). С эгоцентрическим педантизмом подчиняют они непрестанной борьбе за поддержание своего сердца не только всю свою жизнь, но и жизнь окружающих; строго дозируют физические нагрузки, взваливая все домашние хлопоты на близких и даже детей («у меня тогда хорошее самочувствие, когда я ничего не делаю и чувствую, что мой организм отдыхает!»), а в отдельные дни вообще не встают с постели, боясь оторвать от нее локоть при необходимости взять что-нибудь со стула («да что вы, доктор, меня муж в туалет носит на руках!»).
С неослабевающей тревогой следят они за естественными физиологическими отправлениями своего организма, и каждая дефекация представляется многим из них (в связи с неизбежным при этом натуживанием) роковым рубежом, который не сегодня-завтра может оказаться последним в их жизни; отказываются от половой жизни и разводятся с уже ненавистными им супругами, не способными осознать всю тяжесть их физического состояния. Они боятся спать на левом боку: одно сознание, что они провели ночь в этом положении, может вызвать у них приступ сердцебиений с ощущением нехватки воздуха («плохо с сердцем!»); испытывают страх перед наступлением ночи («я вычитал, что большинство людей умирают по ночам»), страх заснуть и не проснуться (у ряда наших больных появляется в связи с этим ощущение «взрыва» в левой половине грудной клетки со страхом смерти от остановки сердца или дыхания, возникающее при засыпании от 1 до 30 и более раз за ночь).
Они отказываются от всего, что может взволновать их «и повредить сердечку»: просмотра кинофильмов и посещения театров, курения и употребления алкоголя, кофе, крепкого чая и даже кваса, разговоров о смерти и присутствия на похоронах, чтения серьезной литературы и любого умственного напряжения. Неукоснительно соблюдая строгий распорядок дня и определенную диету, они «вообще в рот не берут жиры» (чтобы не допустить повышения уровня холестерина в крови), черный хлеб и квашеную капусту, увеличивающие нагрузку на сердце в связи с возможным развитием метеоризма; месяцами едят каждый день самодельный творог и пьют оливковое или хотя бы подсолнечное масло для профилактики раннего атеросклероза; составляют целебные смеси из лимонов, свежепротертого морковного сока и черной смородины и чувствуют, как от каждой порции сока из овощей «улучшается питание сердца».
Страх очередного пароксизма вынуждает их избегать любых ситуаций, исключающих возможность оказания экстренной медицинской помощи. Они не рискуют лишний раз выйти из дома и даже на работу ездят иногда только в сопровождении кого-либо из близких; испытывают панический страх одиночества, буквально не отпуская от себя родных («уйдешь - я умру!»), «толпы», которая может смять их, если станет «плохо с сердцем», и закрытых помещений (особенно вагонов поезда, из которых нельзя сразу выйти); не переносят в связи с этим метро и стараются держаться вблизи стоянок такси (которые могут доставить их «в случае чего» в любую больницу), предпочитая легковой автомобиль всем видам общественного транспорта.
Они требуют особого к себе отношения и внимания, постоянного и пристального врачебного наблюдения с чуть ли не ежедневной регистрацией электрокардиограммы; заготавливают впрок грелки и термометры, судна и тонометры; набирают огромные запасы всевозможных лекарств и не выходят из дома без валидола и нитроглицерина, даже если никогда ими не пользуются, или принимают их до 10 таблеток в день в убеждении, что только поэтому они еще живы. Они пробуют самые различные терапевтические методы, но почти никогда не доводят курс лечения до конца (им кажется, что их состояние не улучшается или выздоровление идет слишком медленно), зато охотно принимают гомеопатические пилюли и любые снадобья народной медицины. Они внимательно вычитывают научно-популярную медицинскую литературу и порой ошеломляют консультантов ворохом медицинских терминов.
Часть из них (особенно одинокие) не желает даже при заметном снижении трудоспособности оставить или хотя бы сменить место работы, где есть амбулатория и привычный коллектив. Однако в значительной части случаев (при отсутствии адекватной терапии) возможна полная социальная инвалидизация этих больных с категорическим отказом от всякой трудовой деятельности, не только немыслимой, но и действительно невозможной уже для людей, живущих в беспрестанном ожидании смерти от любого слишком резкого физического или душевного движения.
Источник: Психосоматические расстройства: руководство для врачей / В.Д. Тополянский, М.В. Струковская. - 3-е изд., перераб. и доп. - Москва: ГЭОТАР-Медиа, 2021.
Неопределенное, диффузное вначале беспокойство и нарастающее аффективное напряжение, тревожность, мнительность и страхи (конституциональные, а чаще всего приобретенные особенности личности) становятся основой для развития острого кардиофобического раптуса. Известно, что боль в грудной клетке ощущают на протяжении жизни большинство людей, но далеко не все становятся истинными ипохондриками. Больных делает ипохондриками пережитый хотя бы раз в жизни страх смерти, сопряженный так или иначе с соматическими ощущениями, пусть кратковременный, но внезапный и очень сильный приступ душевной боли, соединенной с чувством стеснения и давления в левой половине грудной клетки, - пароксизм, который называли когда-то предсердечной тоской (anxietas praecordialis).
Мучительный, витальный страх, испытываемый больными в связи с тимогенными сердечно-сосудистыми нарушениями, несоизмерим, несопоставим ни по интенсивности, ни по характеру своему с обычными человеческими чувствами и переживаниями. Чувство не угрозы даже, а непосредственной близости надвигающейся смерти становится для больного единственно существующей реальностью. Тот, казалось бы, очевидный факт, что десятки уже перенесенных им ранее подобных приступов не привели ни к инфаркту миокарда, ни к сердечной недостаточности, не имеет для него совершенно никакого значения. «Все знаю, все понимаю, - сетует одна из больных с полной критикой к своему состоянию, - но это знание где-то сверху плавает, а страх из глубины идет». «Одно дело - знание и представления, - замечает по аналогичному поводу К.А. Скворцов (1961), - а другое - ощущения и чувства...». И поскольку давно известно, что не умереть страшно - страшно умирать, судьба этих больных, «умирающих» из ночи в ночь или изо дня в день, поистине трагична. «Каждый вечер на протяжении многих лет, 365 раз в году прощался он со своей семьей со слезами и уверенностью, что он их больше не увидит... и 365 раз в году он обнимал их утром со слезами радости», - пишет об одном из таких больных J.С. Töde (1797).
Разграничить первичный (тимопсихический) страх, нападающий при полном отсутствии какого-либо органического субстрата, и вторичный страх как естественную, пусть даже неадекватную, реакцию больного на определенные гемодинамические сдвиги психиатрам подчас нелегко. И крайне трудно терапевтам дифференцировать первичный или вторичный характер неприятных ощущений в области сердца, особенно при наличии каких-либо неясных анамнестических указаний или органической микросимптоматики, когда жалобы больного невозможно по существу ни хоть как-то объективизировать, ни целиком отвергнуть.
Приступы кардиофобии, налетающие первоначально на высоте аффективного состояния в условиях стрессовой ситуации, развиваются в дальнейшем при все более отдаленных типах раздражения и воспринимаются самими пациентами как беспричинные («да что вы, доктор, я даже с мужем сегодня не ссорилась!..»). Появляются они тем не менее на определенном аффективном фоне - на фоне нарастающего внутреннего беспокойства и тоскливого ожидания какой-то беды, в соответствии с нередкими у этих больных суточными колебаниями настроения и при наплывах мыслей тревожно-депрессивного содержания.
Испытывая страх за свое сердце и в межприступном периоде, такие больные постоянно считают у себя пульс и вырабатывают зачастую «чувство пульса», довольно точно воспринимая его частоту в каждый данный момент; тщательно фиксируют и анализируют любые изменения сердечной деятельности, панически реагируя на малейшие аномальные ощущения в левой половине грудной клетки или даже во всей верхней части туловища («мне кажется, что это сердце»). С эгоцентрическим педантизмом подчиняют они непрестанной борьбе за поддержание своего сердца не только всю свою жизнь, но и жизнь окружающих; строго дозируют физические нагрузки, взваливая все домашние хлопоты на близких и даже детей («у меня тогда хорошее самочувствие, когда я ничего не делаю и чувствую, что мой организм отдыхает!»), а в отдельные дни вообще не встают с постели, боясь оторвать от нее локоть при необходимости взять что-нибудь со стула («да что вы, доктор, меня муж в туалет носит на руках!»).
С неослабевающей тревогой следят они за естественными физиологическими отправлениями своего организма, и каждая дефекация представляется многим из них (в связи с неизбежным при этом натуживанием) роковым рубежом, который не сегодня-завтра может оказаться последним в их жизни; отказываются от половой жизни и разводятся с уже ненавистными им супругами, не способными осознать всю тяжесть их физического состояния. Они боятся спать на левом боку: одно сознание, что они провели ночь в этом положении, может вызвать у них приступ сердцебиений с ощущением нехватки воздуха («плохо с сердцем!»); испытывают страх перед наступлением ночи («я вычитал, что большинство людей умирают по ночам»), страх заснуть и не проснуться (у ряда наших больных появляется в связи с этим ощущение «взрыва» в левой половине грудной клетки со страхом смерти от остановки сердца или дыхания, возникающее при засыпании от 1 до 30 и более раз за ночь).
Они отказываются от всего, что может взволновать их «и повредить сердечку»: просмотра кинофильмов и посещения театров, курения и употребления алкоголя, кофе, крепкого чая и даже кваса, разговоров о смерти и присутствия на похоронах, чтения серьезной литературы и любого умственного напряжения. Неукоснительно соблюдая строгий распорядок дня и определенную диету, они «вообще в рот не берут жиры» (чтобы не допустить повышения уровня холестерина в крови), черный хлеб и квашеную капусту, увеличивающие нагрузку на сердце в связи с возможным развитием метеоризма; месяцами едят каждый день самодельный творог и пьют оливковое или хотя бы подсолнечное масло для профилактики раннего атеросклероза; составляют целебные смеси из лимонов, свежепротертого морковного сока и черной смородины и чувствуют, как от каждой порции сока из овощей «улучшается питание сердца».
Страх очередного пароксизма вынуждает их избегать любых ситуаций, исключающих возможность оказания экстренной медицинской помощи. Они не рискуют лишний раз выйти из дома и даже на работу ездят иногда только в сопровождении кого-либо из близких; испытывают панический страх одиночества, буквально не отпуская от себя родных («уйдешь - я умру!»), «толпы», которая может смять их, если станет «плохо с сердцем», и закрытых помещений (особенно вагонов поезда, из которых нельзя сразу выйти); не переносят в связи с этим метро и стараются держаться вблизи стоянок такси (которые могут доставить их «в случае чего» в любую больницу), предпочитая легковой автомобиль всем видам общественного транспорта.
Они требуют особого к себе отношения и внимания, постоянного и пристального врачебного наблюдения с чуть ли не ежедневной регистрацией электрокардиограммы; заготавливают впрок грелки и термометры, судна и тонометры; набирают огромные запасы всевозможных лекарств и не выходят из дома без валидола и нитроглицерина, даже если никогда ими не пользуются, или принимают их до 10 таблеток в день в убеждении, что только поэтому они еще живы. Они пробуют самые различные терапевтические методы, но почти никогда не доводят курс лечения до конца (им кажется, что их состояние не улучшается или выздоровление идет слишком медленно), зато охотно принимают гомеопатические пилюли и любые снадобья народной медицины. Они внимательно вычитывают научно-популярную медицинскую литературу и порой ошеломляют консультантов ворохом медицинских терминов.
Часть из них (особенно одинокие) не желает даже при заметном снижении трудоспособности оставить или хотя бы сменить место работы, где есть амбулатория и привычный коллектив. Однако в значительной части случаев (при отсутствии адекватной терапии) возможна полная социальная инвалидизация этих больных с категорическим отказом от всякой трудовой деятельности, не только немыслимой, но и действительно невозможной уже для людей, живущих в беспрестанном ожидании смерти от любого слишком резкого физического или душевного движения.
Источник: Психосоматические расстройства: руководство для врачей / В.Д. Тополянский, М.В. Струковская. - 3-е изд., перераб. и доп. - Москва: ГЭОТАР-Медиа, 2021.
08.05.2021 | 13:11:23